В провинции художественную ценность всегда имели лишь боль и стон о деревне, покинутой тысячелетней почве. Чебоксары здесь далеко не исключение. Потерянное давно уже стало здесь чуть ли не единственным объектом серьезных творческих устремлений. Гнет НЕДОгорода близ картофельного поля, заводов-гигантов, сожравших и не умеющих переварить десятки деревень, сжимал и без того слабые человеческие внутренности.

Заезжавший к нам в Чебоксары американец, театральный дизайнер Бред Кларк, как-то пожаловался за чашкой пива, что никак не может понять в «Трех сестрах», почему эти сестры «не могут купить билет и уехать, наконец, в свою Москву». Казалось бы, театральный человек, художник. Ну, мы ему объяснять, что Чехов не про город, а про жизненный провал, тревожную неопределенность etc. Можно ли купить билет из жизненного провала? «Можно, черт бы вас побрал, — не моргнув глазом ответил Бред. — Просто надо обратиться к психотерапевту».

Дорогой Бред, Чехов и так — наш психотерапевт. И у него много было со всеми проблем. Не только с сестрами. Но ты прав, города — как люди. Их тоже кто-то рожает и воспитывает. У них тоже бывают авторитарные родители. Например, Чебоксары вообще основаны полномочными представителями Ивана Грозного, отрицать нечего. И после этого веселого царя тоже много чего было увлекательного в городской жизни. Советская власть, например, поманившая признанием индивидуальности. Впрочем, о ней, как и о любви, почти все сказано.

Поэты и художники, пробовавшие внести оптимизм чисто механическим воспеванием, всегда только умножали печальную неловкость. Отождествляя себя в культурном пространстве, мы по-прежнему говорим лишь о «брошенности поля», жизни, «уходящей в себя, как дорога в леса». Но это опять — не Город.

Самую отчаянную внутреннюю попытку в этом направлении предприняли чебоксарские фотографы из подвала, незабвенного «Ракурса». Они сумели еще в период гэсстроевского «котлована» вытащить на свет, что называется, проявить и закрепить, свои «Чебоксары как феномен фотографического бытия». Спокойное «молчаливое» проявление и закрепление душевной независимости, осознание необъятных дыр, несобранности городского пространства и тайное наслаждение от процесса его стягивания воедино, каким бы оно ни оказалось. Урбанистическая культура глянула черно-белым глазом, пугая задворками, освобождая самое себя наговариванием (нащелкиванием) ситуации, безоценочной констатацией «запертости» и поиском индивидуального выхода. Находя при этом свои особенности и прелести в КАЖДОМ временном и пространственном промежутке. Хотя, если довериться Эйнштейну, нет пространства и времени, а есть их единство.

Однако чтобы ускорить адаптирование и продвигаться в поисках образа не с такими изматывающими усилиями, понадобился авторитет такого талисмана чувашской интеллигенции, как Геннадий Айги. Он, конечно, варягом может назван лишь отчасти. Лауреат многочисленных литературных премий родился в чувашской деревне Шаймурзино и тяжело переживал советское отлучение от родины (КГБ не пускало его в республику за дружбу с Пастернаком и публикации в «Континенте»). Когда он вернулся, весь в любви к европейским поэтам, то сразу же кинул в творческие массы идею бельманизма. И у нее сразу нашлись приверженцы. А идея веселая. Город — цельный, самодостаточный механизм, где каждый находит свой кабачок со своей книжкой или кружкой. И песня эта не стоном зовется: город как продолжение деревни со столами и стульями на улицах вполне реален и есть повод этому только радоваться.

При чем здесь Карл Микаэль Бельман? Шведский бард девятнадцатого века — певец именно урбанистического интима, создатель цельного и, правильно, самодостаточного радостного мира на фоне самых неблагоприятных для этого обстоятельств. Айги назвал творение такого мира «интимизмом» и присвоил ему принадлежность — чебоксарский. Самого Айги с Бельманом познакомил его друг, композитор Андрей Волконский. Шведские бельманисты имеют статус в своей стране чуть ли не как наши пушкинисты, но заседания последователей и исследователей независимого певца веселья и любви отличаются ритуальными возлияниями. На службу чебоксарскому «интимизму» поэт сотоварищи решает поставить все гениальное, что создали художники-жизнелюбы, а потому не локальное, а «всехнее».

За восемь лет существования бельманизма в Чебоксарах состоялось несколько концертов классической и современной музыки с привлечением местных и приезжих знаменитостей, частным издательством «Руссика», являющимся штабом концептуального движения, были изданы сборники стихов, в том числе переводы на чувашский язык как самого Бельмана, так и других поэтов, от Бернса до Маяковского. Бельманизм выявил самого городского из художников, подходящих к делу с большой долей метафизики и иронии одновременно, Игоря Улангина. Шведы вообще назвали его лучшим иллюстратором Бельмана. Конечно, после их любимого Петера Даля. Бельманисты пытались переименовать улицу Дзержинского в улицу Бельмана, открывали барельеф гениальному весельчаку на этой временной улице (его украли). Открывали сразу три памятника, которые предусмотрительно унесла к себе автор Юлия Аникина, у которой они до сих пор и хранятся. На стокгольмском телевидении сделали фильм «Бельман в Чувашии».

Так же вдохновенно создавался миф о посещении города всеми жизнелюбивыми классиками. «Знакомство» города с гостем, а гостя с городом начинается даже не с Пушкина, менявшего здесь когда-то лошадей по дороге в Оренбург и плотно здесь же пообедавшего: Пушкин хитро глядел апофеозом почетного реестра. Начинается с Бернса, Маркиша, Шуберта, никогда никаких лошадей здесь не менявших, относительно далеких европейцев, городских несгибаемых гуляк, беседующих с Творцом не только по поводу лесов, полей и рек, а и урбанистики, которую любить трудно, но отступать некуда. Вмешательство в прошлое — очень остроумный прием в таких случаях. У психологов это, кажется, называется «переснять эпизод с другим финалом». Путешествуя по городам Европы вы не раз наткнетесь на мифы явно сочиненные в угоду городской состоятельности. По теории Скриба, в основе грандиозных исторических событий всегда лежат малые причины. Однако до подобных, явно художественных, а не турфирмовских, концепций ради поиска городского образа, по-моему, никто еще не доходил.

Бельманисты пытались вписать город в мировой контекст без всяких социальных и экономических предпосылок, обговаривая и обставляя лишь предпосылки культурные. Общество существует в Чебоксарах и по сей день. Однако интенсивность его деятельности заметно снизилась из-за постоянного пребывания главного вдохновителя вдали от Чебоксар, отъезда главного певца бельмановских песен, киноактера и театрального режиссера Иосифа Дмитриева etc.

Вторых пришельцев, в отличие от знаменитого одиночки Айги, поддерживает мощный аппарат полномочного представителя президента России в Приволжском федеральном округе. ПФО, для легкости обращения.

Чебоксары выбрали «Культурной столицей Поволжья-2003» и в череду общих для Поволжья поисков ясности по поводу свободы творчества, а так же отдельно свободы и отдельно творчества, счастливо попадает проект «Вокзал‑Voxhaal». Забытая мелодия для флейты и всех остальных хороших инструментов. Вернее, совершенно неожиданная музыка в неожиданном месте.

Неутомимая Анна Гор, руководитель сразу всей «Культурной столицы», рассказывает, что, узнав о реконструкции в Чебоксарах старого вокзала, они с Глебом Фирсовым сразу же вспомнили о существовании вокзальных концертов в старой России и сегодняшней Европе. Вопрос о реализации музыкальной идеи удалось решить с высоким начальством, от президента Чувашии до министра путей сообщения и министра культуры России, буквально за три часа. За воплощение этой идеи и взялся куратор «Вокзала» Глеб Фирсов, бывший фанат Гребенщикова и любитель Мураками. БГ ему уже удалось привезти в наш город.

С этих пор мы знаем, что в европейской культуре вокзалы всегда выполняли важную цивилизаторскую и собственно культурную функцию. Потому что появились в эпоху промышленного переворота и символизировали новые жизненные стандарты и совсем иную степень интенсивности коммуникации между людьми и культурами. Что это «лицо города», которое транзитный пассажир часто вынужден лицезреть довольно долго ожидая своего поезда, поскольку транзитники вообще не часто покидают вокзал для знакомства с городом, и поэтому судит по нему обо всем населенном пункте. Важностью этого «городского лица» прониклись и западные кураторы с художниками. Например, в Граце — культурной столице Европы этого года вокзальный проект «Четыре дороги, которые ведут в Грац: иллюзорное пространство» стал первым в череде тамошнего культурного марафона.

В дореволюционной России были знамениты концерты на вокзале Павловска, там даже игрались премьеры и состоялись дебюты композиторов. Как объект для выставок и даже спектаклей — вокзал тоже интересное место. Не даром вокзалы так любят кинематографисты. Из писателей, правда, на эту тему уже вряд ли кто потягается со Львом Николаевичем.

Наше пространство тоже оказалось иллюзорным, как и в австрийском Граце. И это счастливые иллюзии — Продолжения. Но ко всему, мы не располагаем и четырьмя дорогами. Она у нас одна — на Москву. Но к концертам на вокзале это уже не имеет никакого отношения.